Я родился 4 ноября 1923 года в с. Сасыколи Харабалинского района Астраханской губернии. Вскоре после моего рождения наша семья переехала в райцентр Харабали. Родился в семье крестьянина, отец был председателем комитета бедноты, во время Первой мировой войны служил в армии, даже попал в состав 2-го экспедиционного корпуса, предназначенного для отправки во Францию. Их довезли до Сибири, здесь среди солдат произошли волнения, так что несостоявшихся «заграничников» вернули на фронт и распределили по полкам. Отец служил в 1-м Невском пехотном Его Величества Короля Эллинов полку, и в период революционных волнений был избран председателем полкового комитета. Во время Гражданской войны папа служил в составе 11-й армии инструктором строевой подготовки на курсах красных командиров. Погиб в ходе Великой Отечественной войны под Берлином. Семья у нас была небольшая, я, сестра Людмила и маленький братик, который умер еще в детстве.

До войны окончил среднюю школу, все десять классов, и сразу же с началом войны ушел в армию. Вечером 21 июня 1941-го года в субботу у нас как раз состоялся выпускной вечер. Проходил он не так, как сейчас, помпезно организовывают настоящие балы, тогда нас всех собрали в классной комнате, зачитали, кто и как учился, хорошо, или плохо. Тех, кто доставлял беспокойство своим поведением, учителя еще раз пожурили. Пока было светло, мы фотографировались, мой сосед, севастопольский моряк, дал мне свой фотоаппарат, которым он не пользовался. Хорошо помню пластинки 9х12, на которые мы фотографировались. После этого пришел домой, уже темно, лег спать. А утром я полез в погреб, проявлять эти пластинки. Ну, сколько там проявлял, уже не помню, но точно не один час. И только вылез из погреба, как мать мне говорит: «Ты слышал, сынок, война!» Я очень удивился, что за война, а она рассказывает, что недавно по радио сообщили о том, что началась война с Германией. Потом прошло с полчаса, и снова по радио уже я лично услышал сообщение о начале войны. Выступил народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Ну, в тот же день, 22 июня 1941-го года, собрались мы, комсомольцы, и начали атаковать военкомат, чтобы нас послали добровольцами на фронт. Нас собирается все больше и больше, к нам примкнули уже болельщики, наши девушки-соученицы. Военком же отвечает: «Я ничего не знаю, ребята, идите в райком комсомола, молодежью у нас там занимаются». Тогда мы всей гурьбой пошли в здание партаппарата, как сейчас помню, за столом сидел райкомовский работник Пилипенко, который прямо заявил: «У меня на счет комсомольского набора нет никаких указаний, да и потом, призывом в армию занимается военкомат. Идите к военкому Филатову». Вот так мы бегали и бегали, первое время безрезультатно. Но, по всей видимости, такой порыв был не только у нас, но и в других городах и селах. Так что сдержать его было трудно. Когда же в районе собралась довольно большая группа добровольцев, то нас направили в Астрахань на комиссию. А так как нам не было еще и восемнадцати лет, куда таких посылать на фронт, необученных и необстрелянных, поэтому нас разбили по группам, и одна из них попала в летную школу. Я прошел медкомиссию, часть ребят отсеялась по состоянию здоровья, у кого слух плохой, у кого зрение. Из нашего райцентра Харабали прошли я, Богатов, Щуков, Дорохин, и в конце декабря 1941-го года мы окончили летную школу, причем я в числе первых еще в ноябре сдал зачеты народного комиссариата обороны СССР, и сразу был зачислен в Батайскую военную школу пилотов им. Серова, где готовили летчиков-истребителей. Но шла война, врагу уже был сдан Харьков и немцы подходили к Ростову, а Батайск находился в предместьях этого города, то военная школа была эвакуирована в Туркмению, и нас, в числе первых сдавших экзамены, оказалось несколько человек. Отдельно отправлять никто не хотел, нужен был весь выпуск, ведь кого-то назначили в Батайск, кого-то в Тбилиси. Одновременно, как раз сложилась тяжелая обстановка под Ростовом, так что все самолеты, на которых мы должны были проходить учебу, были взяты на фронт вместе с инструкторами. Противника от города отбросили, но нас не эвакуировали, а оставили на месте, набирали второй курс для обучения на летчиков, и одновременно с этим началось восстановление ранее списанных самолетов. Стали мы их ремонтировать, и занимались этим делом аж до апреля 1942-го года, после чего быстро, уже со значительно более сниженными требованиями, выпускали курсантов-летчиков, фронт требовал людей. Нас сразу же направили под Сталинград, где отправили в учебно-тренировочную эскадрилью. Таково было предписание, но мы в ней ни дня не прослужили. Только прибыли в город, встречают нас командиры с нашивками парашютов на рукавах, и всех направляют в воздушно-десантные части. Из той же тренировочной эскадрильи летчики, имевшие боевой опыт, награжденные, также попали в десантники в связи с острой нехваткой самолетов.

Затем, когда немцы 21 августа 1942-го года прорвались к району селения Дубовый Овраг, весь наш 3-й запасной воздушно-десантный полк подняли по тревоге и направили в район села Быково на левый берег Волги между Камышиным и Сталинградом. Там некоторое время мы готовились к обороне, а это дело непростое, там же везде степи – сколько глаз видит, ровная площадь, как будто аэродром. Вся земля ровная как стол. У каждого из нас был парашют, все боевое снаряжение, гранаты, автоматы и патроны к ним. Затем по приказу мы стали готовиться к выброске в тыл врага, но самолетов так и не прислали, затем выяснилось, что вроде бы высадился в районе Камышина немецкий десант, часть личного состава нашего полка бросили на поимку диверсантов. Поймали несколько человек, как видно, парашютистов, нам хорошо помогало местное население, говорило, что появились посторонние, ведь было невооруженным глазом видно, что они не знают местности, и не спрашивают, это сразу же вызывало подозрения. Затем ночью подошел пассажирский пароход «Тургенев», нас всех туда погрузили в трюм. Отправились мы вверх по Волге до Саратова, где нас частью высадили, остальные поплыли куда-то дальше. Среди высадившихся набралось семь человек комсомольцев с полным средним образованием, в том числе и я, так что нас направили в Москву, прибыли мы в г. Люберцы на формирование 1-го воздушно-десантного корпуса. Попал в 1-ю воздушно-десантную бригаду второго формирования комсомольского набора. У нас в части были туркмены, узбеки, грузины, армяне, украинцы, эстонцы, латыши, русские – короче говоря, практически все национальности Советского Союза имели в бригаде своих представителей. Формировались мы в поселке Дзержинском, примерно в восьми километрах от Люберец. Располагались в Николо-Угрешском мужском монастыре. В декабре 1942-го года нас переформировали, корпус стал 4-й гвардейской воздушно-десантной дивизией, а нашу бригаду назвали 9-м гвардейским воздушно-десантным полком. Мне присвоили звание сержанта, служил в артиллерии, сначала в минометной батарее, потом в «сорокопятках», с которыми прошел всю войну. Кстати, нас где-то за месяц или два до отправки на фронт пополнили наряду с комсомольцами со всех союзных республик моряками Тихоокеанского флота. Так что в итоге примерно шестьдесят или даже больше процентов десантников составляли моряки.

Затем в феврале 1943-го года нас перебросили на фронт. Говорили, что часть нашей дивизии вроде бы десантировалась, но я не знаю, лично не видел, в целом же 9-й гвардейский воздушно-десантный полк был направлен на машинах под Демянск в район Старой Руссы. Немцы должны были снять отсюда свою 16-ю армию и бросить ее под Сталинград для деблокирования армии Паулюса. Поэтому наши войска, в том числе и мы, начали наступление для того, чтобы воспрепятствовать переброске немецких войск, и в итоге начали окружать эту армию, ведь наша задача заключалась в том, чтобы выйти к Прибалтике. Но весна была ранняя, везде оттепель, а двигаться надо по размерзшимся болотам, по которым проложили деревянные дороги. Деревья пилили и стелили их как гать, через каждые 400-500 метров имелись специальные карманы для того, чтобы машины могли разминуться. Мой первый бой запомнился тем, что погодные условия были страшные, лес и непроходимые места не давали возможности по-настоящему развернуться. Наступательная операция готовилась наскоро, даже в конский состав нам прислали лошадей из диких табунов, их не то что в седло, в упряжку для орудия было не затянуть. Они взвивались на дыбы и ложились на спину, поднимали вверх и сбрасывали через голову хомут. А надо тащить орудия и самим двигаться вперед. При этом кобылица или жеребец брыкаются и рвут постромки. Даже ложатся на дышло. В итоге во время первых боев кое-как дотащили орудия до передовой, в основном на руках по лесу, а это, несмотря на оттепель, зима, били по огневым пулеметным точкам, а также по вражеским орудиям, потому что с целью остановить наше продвижение немцы иногда выкатывали свои орудия на прямую наводку. Тогда мы били по их пушкам. Потери были большие, во-первых, бездорожье, во-вторых, окопаться было нельзя, только начинаешь копать окоп, в ямке появляется вода, сначала снег убираешь, а там тебя корка льда ждет. Лопата ее не берет, хватаешь лом, пробиваешь этот лед, и вода чуть ли не фонтаном оттуда бьет. Поэтому иногда делали так – до конца снег не счищали, а сооружали бруствер из снега, он защищал от пуль благодаря ледяной корке. Даже когда на поверхности такого импровизированного укрепления взрывался осколочный снаряд, было нестрашно. Вот когда фугасный разрывался, было опасно, потому что он взрывается в глубину, поднимает лед и воду, и даже грунт. По ночам люди просто замерзали. Встаешь утром и начинаешь будить товарищей, а они уже мертвые. Чтобы не замерзнуть, мы еще днем находили маленький овражек, разжигали костерок и грелись у него. Так что ночью лежишь на еловом лапнике в траншее, тут есть бруствер, дальше его меньше, и мерзнешь. Вскоре мы научились действовать таким образом – в снегу сооружали что-то вроде окопа, бросали ветки и лежали на них, ночью снег от тепла тела подтаивал, и утром под тобой вода, так что чуть рассветет, идешь в овражек и начинаешь сушиться. Северо-западное направление – это тяжелая война. Многие комсомольцы, моряки и мы, несостоявшиеся летчики, тогда погибли в этих проклятых болотах.